crocapep: прикол
Взгляд с другой стороны
Из всех воспоминаний о годах учебы для бывшего студента важнейшим
является воспоминание о военных сборах. У тех, кто постарше, была
еще "картошка" и "яростный стройотряд". Теперь тяжелые оборонительные
бои на сельскохозяйственном фронте ведет армия, а коровники строят
молдаване. Что остается бедному студенту? Только сборы…
Через три дня после дембеля тяготы и лишения воинской службы как-то
забываются, и воспоминания под водочку в кругу друзей о 30 днях "на
войне" становятся, как писал Пушкин, "одним из живейших наших
наслаждений".
Между тем, в войсках начала учебных сборов студентов ждут с чувством
тяжелой обреченности: для студентов где-то надо достать форму, надо их,
прожорливых, кормить, лечить больных и шлангующих, а, самое главное,
уберечься, от студенческой любознательности. Появление студентов на
аэродроме можно сравнить с набегом стаи бандерлогов на мирную индийскую
деревню…
Студентам интересно все, но особенно их привлекают детали самолета,
окрашенные красным цветом… Когда студент видит кран уборки шасси,
боевую кнопку, или, оборони Господь, рычаг катапульты, глаза его
загораются детским любопытством, а хватательный рефлекс практически
необорим. Он запросто может сунуть палец в ствол пушки, заглянуть в
раскрыв волновода радиоприцела, пощелкать автоматами защиты сети…
Страшен также студент в наряде. Хорошо проинструктированный часовой из
числа студентов смертельно опасен. Когда в караул заступают студенты,
самовольные отлучки солдат из части напрочь прекращаются, так как в
темное время суток часовой в очках со стеклами "- 5" беспощадно
расстреливает все, что хоть чуть-чуть шевелится, причем со страху, как
правило, попадает.
Как-то раз, студенты одного из московских ВУЗов в нашем гарнизоне
заступили в наряд по кухне. Дежурный по столовой в доступной форме
объяснил, что нужно почистить 6 мешков картошки и 2 мешка лука. Студенты взвыли:
- А машина для чистки картошки есть?!
- Есть,- гордо ответил прапорщик, - неисправная.
- Где?!
Через полчаса с помощью автомобильных ключей из "копейки" прапора машина
была полностью демонтирована и изучена, а еще через час в нее был
загружен первый мешок картошки. Загудел мотор. Картофелины бодро терлись
друг о друга, освобождаясь от кожуры.
Умиротворенный зрелищем слаженного студенческого труда, прапорщик
потерял бдительность и отбыл по своим делам.
Между тем, студенты взялись за лук.
На втором десятке луковиц кто-то сквозь слезы спросил:
- А может, его, черта, тоже в машину?
- Бинго!!!
Картофелечистка удивленно взвыла, но взялась за дело.
Привлеченный странными звуками, дежурный по столовой заглянул на кухню.
Лука больше не было. Вообще. Зато полученная луковая шелуха странным
образом в мешки из-под лука уже не помещалась. В мешки из-под картошки, впрочем, тоже.
Через 10 минут искатели приключений в полном составе отбыли на гауптвахту.
Из всех воспоминаний о годах учебы для бывшего студента важнейшим
является воспоминание о военных сборах. У тех, кто постарше, была
еще "картошка" и "яростный стройотряд". Теперь тяжелые оборонительные
бои на сельскохозяйственном фронте ведет армия, а коровники строят
молдаване. Что остается бедному студенту? Только сборы…
Через три дня после дембеля тяготы и лишения воинской службы как-то
забываются, и воспоминания под водочку в кругу друзей о 30 днях "на
войне" становятся, как писал Пушкин, "одним из живейших наших
наслаждений".
Между тем, в войсках начала учебных сборов студентов ждут с чувством
тяжелой обреченности: для студентов где-то надо достать форму, надо их,
прожорливых, кормить, лечить больных и шлангующих, а, самое главное,
уберечься, от студенческой любознательности. Появление студентов на
аэродроме можно сравнить с набегом стаи бандерлогов на мирную индийскую
деревню…
Студентам интересно все, но особенно их привлекают детали самолета,
окрашенные красным цветом… Когда студент видит кран уборки шасси,
боевую кнопку, или, оборони Господь, рычаг катапульты, глаза его
загораются детским любопытством, а хватательный рефлекс практически
необорим. Он запросто может сунуть палец в ствол пушки, заглянуть в
раскрыв волновода радиоприцела, пощелкать автоматами защиты сети…
Страшен также студент в наряде. Хорошо проинструктированный часовой из
числа студентов смертельно опасен. Когда в караул заступают студенты,
самовольные отлучки солдат из части напрочь прекращаются, так как в
темное время суток часовой в очках со стеклами "- 5" беспощадно
расстреливает все, что хоть чуть-чуть шевелится, причем со страху, как
правило, попадает.
Как-то раз, студенты одного из московских ВУЗов в нашем гарнизоне
заступили в наряд по кухне. Дежурный по столовой в доступной форме
объяснил, что нужно почистить 6 мешков картошки и 2 мешка лука. Студенты взвыли:
- А машина для чистки картошки есть?!
- Есть,- гордо ответил прапорщик, - неисправная.
- Где?!
Через полчаса с помощью автомобильных ключей из "копейки" прапора машина
была полностью демонтирована и изучена, а еще через час в нее был
загружен первый мешок картошки. Загудел мотор. Картофелины бодро терлись
друг о друга, освобождаясь от кожуры.
Умиротворенный зрелищем слаженного студенческого труда, прапорщик
потерял бдительность и отбыл по своим делам.
Между тем, студенты взялись за лук.
На втором десятке луковиц кто-то сквозь слезы спросил:
- А может, его, черта, тоже в машину?
- Бинго!!!
Картофелечистка удивленно взвыла, но взялась за дело.
Привлеченный странными звуками, дежурный по столовой заглянул на кухню.
Лука больше не было. Вообще. Зато полученная луковая шелуха странным
образом в мешки из-под лука уже не помещалась. В мешки из-под картошки, впрочем, тоже.
Через 10 минут искатели приключений в полном составе отбыли на гауптвахту.
Аптека в день всех влюбленных: - Здравствуйте. - Закончились!
Аптека в день всех влюбленных: - Здравствуйте. - Закончились!
Похищение Европы
Свадьба дочери для отца событие всегда радостное и экстраординарное.
Еще бы! Ведь впервые обманчиво маячит перспектива начать тратить кровные
сбережения не на новые колготки да тампаксы, а на почти исправные
карбюраторы и заморское пойло.
Настал и в жизни Ивана Петровича сей долгожданный миг.
Он крепился весь день. Ну почти весь. Вчера приятели на работе
потребовали спрыснуть грядущее событие и, естественно, не нарвались
на подлый отказ. А посему Иван Петрович пришел в состояние близкое
к эйфории, и напрочь позабыл данное дочери всего час назад обещание
не усугублять вплоть до ресторана, когда наткнулся на запрятанный женой
ящик водки.
Натикало уже почти девять часов утра и было просто грешно не освежить
голову немного сполоснув глотку.
Жена с дочкою громыхали на кухне посудою, чем и помешали нашему герою
сосредоточиться, собрать волю в кулак, и не заглянуть на дно бутылки.
К десяти он уже пускал слюни в подушку и блаженно причмокивал во сне,
распластавшись на неуютном пуританском ложе своей дочери.
Не то чтобы Петрович был алконавтом, но… не без этого.
На улице бушевало короткое сахалинское лето. В его сон последовательно
врывалась ругань жены, плач дочери, а затем, много позже, лязг карниза.
Последнее окончательно освободило его от уз царства Морфея, изрыгнув в
реалии быта, на поверку оказавшегося еще более фантастическим, чем сон
наркомана.
Пропитый мозг так живо отобразил картину гадящих на подоконник мерзких
голубей, что чуть ли не отрезвил нашего героя. Но, мучительно разлепив
веки, Иван Петрович узрел иное.
За его окном маячили, не много не мало, … ангелы.
Один был большой и видный из себя, второй, за его спиной, мелковат, но
тоже вполне богообразный.
Оба были в серебристых одеяниях и как бы воспаряли все более и более,
постепенно поднимаясь вровень с распахнутым настежь окном ихней квартиры
на четвертом этаже.
Наш герой не верил в загробную жизнь и прочую ублажающую народные массы
ерундистику, но увидеть такое собственными глазами и устоять от соблазна
напрудить в штаны было выше его, истощенных праведным трудом, сил.
Киношно вскрикнув: «Замуровали демоны», Петрович подхватил со стола
массивную хрустальную пепельницу и зафинтифлил ею в большенького. Но сей
архангел дюже ловко увернулся и вполне по-птичьи замолотил во все
стороны, то ли крылами, то ли передними лапками. Пес их разберет, что у
них там под этими сияющими на солнце балахонами. Зато махонькому не
повезло.
Получив предметом по куполу, похожему на шлем скафандра, он видимо резко
стал терять обороты, и загадочно исчез с горизонта.
Первый же, сохранив равновесие и, схватив себя за металлическую голову,
рывком свернул ее к чертовой матери, по-видимому, покончив с жизнью,
разочаровавшись в людской приветливости.
От этой запредельной жути, Иван Петрович еще и навалил туда, куда только
что с успехом напамперсил по маленькому.
Но, когда под сорванной головой проступила новая - человечачья с
перекошенной от ужаса и гнева физиономией жениха дочери - Егора,
оравшего что-то беспредельно оскорбительное, то радости нашего героя не
было предела. Он откатил приготовленную для броска вазочку в полпуда
весом и, покачиваясь, бойко засеменил встречать дорогого гостя, который
радости особо не разделяя, созерцал, как почти волоком спускают по
пожарной лестнице его лучшего друга Владимира.
Наш Егор служил в пожарке небольшим, но влиятельным начальником и не
смог удержаться от соблазна уворовать свою суженую-ряженую из ее
теплой спаленки, романтически принарядившись в термокостюм как
средневековый рыцарь в лязгающие доспехи. Сей костюм был рассчитан на
запредельную температуру и немалые механические нагрузки, но куда ему
было противостоять Петровичу, воюющему с разбушевавшимися проявлениями
белой горячки.
Героя отмыли и отдухарили дезодорантами.
Володю забинтовали многослойно не столько лечения ради, сколько супротив
буйства для. Видеть отца невесты и сохранять спокойствие он и по сей
день не может. Нервно посмеивается и непроизвольно шурудит руками,
прикрывая безвозвратно поврежденную голову.
Мораль у басни такова: хочешь свадьбу с прибамбасами и загибонами -
выбирай в невесты сироту, живущую в одноэтажном бараке с деревянными
пепельницами, намертво прибитыми к полу.
Свадьба дочери для отца событие всегда радостное и экстраординарное.
Еще бы! Ведь впервые обманчиво маячит перспектива начать тратить кровные
сбережения не на новые колготки да тампаксы, а на почти исправные
карбюраторы и заморское пойло.
Настал и в жизни Ивана Петровича сей долгожданный миг.
Он крепился весь день. Ну почти весь. Вчера приятели на работе
потребовали спрыснуть грядущее событие и, естественно, не нарвались
на подлый отказ. А посему Иван Петрович пришел в состояние близкое
к эйфории, и напрочь позабыл данное дочери всего час назад обещание
не усугублять вплоть до ресторана, когда наткнулся на запрятанный женой
ящик водки.
Натикало уже почти девять часов утра и было просто грешно не освежить
голову немного сполоснув глотку.
Жена с дочкою громыхали на кухне посудою, чем и помешали нашему герою
сосредоточиться, собрать волю в кулак, и не заглянуть на дно бутылки.
К десяти он уже пускал слюни в подушку и блаженно причмокивал во сне,
распластавшись на неуютном пуританском ложе своей дочери.
Не то чтобы Петрович был алконавтом, но… не без этого.
На улице бушевало короткое сахалинское лето. В его сон последовательно
врывалась ругань жены, плач дочери, а затем, много позже, лязг карниза.
Последнее окончательно освободило его от уз царства Морфея, изрыгнув в
реалии быта, на поверку оказавшегося еще более фантастическим, чем сон
наркомана.
Пропитый мозг так живо отобразил картину гадящих на подоконник мерзких
голубей, что чуть ли не отрезвил нашего героя. Но, мучительно разлепив
веки, Иван Петрович узрел иное.
За его окном маячили, не много не мало, … ангелы.
Один был большой и видный из себя, второй, за его спиной, мелковат, но
тоже вполне богообразный.
Оба были в серебристых одеяниях и как бы воспаряли все более и более,
постепенно поднимаясь вровень с распахнутым настежь окном ихней квартиры
на четвертом этаже.
Наш герой не верил в загробную жизнь и прочую ублажающую народные массы
ерундистику, но увидеть такое собственными глазами и устоять от соблазна
напрудить в штаны было выше его, истощенных праведным трудом, сил.
Киношно вскрикнув: «Замуровали демоны», Петрович подхватил со стола
массивную хрустальную пепельницу и зафинтифлил ею в большенького. Но сей
архангел дюже ловко увернулся и вполне по-птичьи замолотил во все
стороны, то ли крылами, то ли передними лапками. Пес их разберет, что у
них там под этими сияющими на солнце балахонами. Зато махонькому не
повезло.
Получив предметом по куполу, похожему на шлем скафандра, он видимо резко
стал терять обороты, и загадочно исчез с горизонта.
Первый же, сохранив равновесие и, схватив себя за металлическую голову,
рывком свернул ее к чертовой матери, по-видимому, покончив с жизнью,
разочаровавшись в людской приветливости.
От этой запредельной жути, Иван Петрович еще и навалил туда, куда только
что с успехом напамперсил по маленькому.
Но, когда под сорванной головой проступила новая - человечачья с
перекошенной от ужаса и гнева физиономией жениха дочери - Егора,
оравшего что-то беспредельно оскорбительное, то радости нашего героя не
было предела. Он откатил приготовленную для броска вазочку в полпуда
весом и, покачиваясь, бойко засеменил встречать дорогого гостя, который
радости особо не разделяя, созерцал, как почти волоком спускают по
пожарной лестнице его лучшего друга Владимира.
Наш Егор служил в пожарке небольшим, но влиятельным начальником и не
смог удержаться от соблазна уворовать свою суженую-ряженую из ее
теплой спаленки, романтически принарядившись в термокостюм как
средневековый рыцарь в лязгающие доспехи. Сей костюм был рассчитан на
запредельную температуру и немалые механические нагрузки, но куда ему
было противостоять Петровичу, воюющему с разбушевавшимися проявлениями
белой горячки.
Героя отмыли и отдухарили дезодорантами.
Володю забинтовали многослойно не столько лечения ради, сколько супротив
буйства для. Видеть отца невесты и сохранять спокойствие он и по сей
день не может. Нервно посмеивается и непроизвольно шурудит руками,
прикрывая безвозвратно поврежденную голову.
Мораль у басни такова: хочешь свадьбу с прибамбасами и загибонами -
выбирай в невесты сироту, живущую в одноэтажном бараке с деревянными
пепельницами, намертво прибитыми к полу.